Я такая милая, что Бемби рядом со мной - просто олень!
Надо все-таки закончить этот перевод, так что я взялась и перевела следующий кусок. Осталось всего 20 ведер страниц, и золотой ключик у нас в кармане я таки добью этот рассказ! 
Как раз к выходу нового про Парыж... 
читать дальше— Я видела в холле Магнуса Бейна и сексуальную вампиршу, — объявила Марисоль, проходя мимо стола, за которым сидел Саймон.
Джон Картрайт чуть не уронил поднос, который нес за ней.
— Вампиршу? — переспросил он. — Здесь, в Академии?
Марисоль взглянула на его возмущенное лицо и кивнула.
— И очень сексуальную.
— Эти — хуже всего, — выдохнул Джон.
— Значит, ты был не так уж плох, Саймон, — заметила Джули, когда Марисоль прошла мимо, продолжая свой рассказ о соблазнительной вампирше.
— Знаешь, — начал Саймон, — иногда мне кажется, что Марисоль перебарщивает. Я понимаю, что ей нравится дразнить Джона, но какой идиот поверит в младенца-мага и вампира в Академии в один и тот же день. Это уже слишком. Просто бред какой-то. Джон сразу ее раскусит.
Саймон ткнул вилкой в не поддающийся опознанию кусок в своем рагу. Ужин сегодня был очень поздним и совершенно застывшим. Но сказки Марисоль о вампирах натолкнули Саймона на мысль. Он вспомнил то время, когда ему приходилось пить кровь, и вдруг подумал, что даже это было не настолько ужасно, как еда в Академии.
— Казалось бы, ей должно было и так хватить волнений для одного дня, — согласился Джордж. — Интересно, как там бедный малыш. Я тут подумал, вдруг он может менять цвет, как хамелеон? Представляешь, как это было бы круто!
Саймон оживился.
— Да, очень круто!
— Два ботана, — хмыкнула Джули.
Саймон воспринял это, как комплиментом. Ему, и правда, казалось, что Джордж под его чутким руководством делал большие успехи. Он даже самостоятельно купил пару комиксов во время рождественских каникул в Шотландии.
— Зато тебе не повезло, Саймон, — сказал Джордж. — Я знаю, ты хотел поговорить с Алеком.
Минутная вспышка веселья прошла без следа, и Саймон уронил голову на стол.
— Об этом теперь можно забыть. Помните, я пошел сообщить Алеку и Магнусу о ребенке? Так вот, я вошел, когда они занимались сексом. Если до этого я Алеку просто не нравился, то теперь он точно меня ненавидит.
Еще одно старое воспоминание промелькнуло в голове, абсолютно нежеланное: бледный и очень злой Алек смотрит на Клэри сверху вниз. Может, ее Алек ненавидит тоже? Может, Алек вообще никогда не забывает и не прощает тех, с кем ссорится, и всегда будет ненавидеть их обоих?
Но Саймон не смог долго придаваться этим неприятным переживаниям, потому что его слова произвели за столом эффект настоящей сенсации.
— Что? Где? Когда? Как? — потребовала подробностей Джули. — Показался ли тебе Магнус сильным и нежным любовником?
— Джули! — воскликнула Беатрис.
— Спасибо, Беатрис, — сказал Саймон.
— Не говори ни слова, Саймон. Сначала мне нужно найти ручку и бумагу, чтобы записать все, что ты скажешь, — Беатрис покопалась в своей сумке, нашла блокнот, открыла его и выжидающе уставилась на Саймона. — Прости, но они же знаменитости, а знаменитостям приходится мириться с интересом к своей личной жизни. Они же как Бранджелина! [2]
Родившаяся и выросшая в Идрисе Джули смотрела на нее с непониманием.
— Что такое «Бранджелина»? Похоже на имя демона.
— Ничего подобного! — запротестовал Джордж. — Я верю в их любовь.
— И вовсе они не как Бранджелина! И какое прозвище им можно дать? «Алгнус»? Звучит, как грибок стопы, — нахмурился Саймон.
Беатрис покачала головой.
— Разумеется, мы зовем их «Малек». Ты что, совсем глупый, Саймон?
— Не отклоняйтесь от темы! — Джулии не дала сбить себя с толку. — У Магнуса есть пирсинг? Ну, конечно же, есть. Когда это он упускал возможность блеснуть?
— Я не заметил, — сказал Саймон. — А если бы и заметил, все равно не стал бы это обсуждать,
— О, ну, конечно, ведь у примитивных не принято зацикливаться на знаменитостях и их личной жизни, — в голосе Беатрис появились нотки сарказма. — Взять хотя бы Бранджелину или тот бойз-бэнд, которым одержим Джордж. У него полно всяких теорий об их романах.
— Что?.. Что еще за бойз-бэнд, которым одержим Джордж? — произнес Саймон медленно.
— Я не хочу говорить об этом, — уклонился от ответа Джордж. — Группа сейчас переживает тяжелые времена, и все это слишком грустно для меня.
С Саймоном сегодня тоже произошло слишком много грустных и волнующих событий, поэтому он решил пока не думать о Джордже и его любимом бойз-бэнде.
— Я вырос в одной поездке на метро от Бродвея и знаю, что люди иногда слишком сильно интересуются знаменитостями. Но мне все равно кажется странным, что вы, девчонки, так одержимы Джейсом и Магнусом. Или что Джон с высунутым языком бегает за Изабель хвостом.
— А то, что Джордж неровно дышит к Клэри, тоже странно? — спросила Беатрис.
— Сегодня что, день игры в «Сдай Джорджа», Беатрис? — возмутился Джордж. — Возможно, у меня и были некоторые мысли по поводу одной маленькой лисички, Сай, но я точно никогда не расскажу тебе о них! Не хочу, чтобы ты и меня считал странным!
— Маленькая лисичка? Поздравляю, друг, это действительно странно.
Джордж опустил голову от стыда.
— Все это странно для меня, — начал Саймон, — потому что все ведут себя, будто знакомы со знаменитостями. Но я действительно знаю этих людей, они — не образы с постеров, которые можно повесить на стену. Они — мои друзья и вообще не такие, какими вы их представляете. У них есть право на частную жизнь. А еще странно, когда все делают вид, будто хорошо знают их, хотя на самом деле не знают почти ничего. И странно видеть, что каждый считает, будто имеет на моих друзей и их личную жизнь какие-то права.
Беатрис поколебалась, а потом отложила ручку.
— Ладно. Я понимаю, почему тебе это кажется странным, но все так себя ведут, потому что восхищаются ими и тем, что они сделали. Люди ведут себя так, будто знают их, потому что хотят их узнать. И то, что ими восхищаются, означает, что они могут влиять на других людей, а это дает им возможность сделать много хорошего. Например, Алек Лайтвуд вдохновил Сунила стать сумеречным охотником. И ты тоже, Саймон, – многие следуют за тобой, потому что восхищаются. В том, что тобой так восхищаются, может, и есть что-то странное, но, по-моему, хорошего в этом все-таки больше.
— Но со мной все совсем не так, — пробормотал Саймон. — Я же даже ничего не помню. Я говорил не о себе, а о своих друзьях. Включая Алека, который… мой друг, хоть я ему и не нравлюсь. Это они особенные.
Саймон просто не мог быть таким же крутым и уверенным, как Магнус и Джейс. И он понятия не имел, о чем говорила Беатрис. Но он вдруг почувствовал приступ паранойи — что, если кто-то интересовался, есть ли пирсинг и у него. У Саймона не было никакого пирсинга. Но раньше он был музыкантом в Бруклине, так что людям могло казаться, что у него должен быть пирсинг.
Беатрис поколебалась еще мгновенье, а потом вырвала из блокнота страницу, на которой писала, и скатала из нее бумажный шарик.
— Ты тоже особенный, Саймон, — сказала она и покраснела. — И все это знают.
Саймон взглянул на ее покрытое румянцем лицо и вспомнил слова Джорджа, что кое-кто влюблен в него. Тогда Саймон на секунду подумал, что это могла быть Джули, и это было странно и в то же время странным образом льстило — растопить сердце ледяной принцессы сумеречных охотников своим мужским обаянием. Но, наверное, в том, что это Беатрис, было больше смысла. Они с Беатрис были действительно хорошими друзьями. А еще у нее была самая красивая улыбка в Академии. Когда-то давно, еще в Бруклине, Саймон был бы счастлив, если бы красивая девушка, с которой он дружил, влюбилась в него. Но сейчас он чувствовал себя неловко и сомневался, должен ли он просто сказать Беатрис все, как есть, и разбить ее надежды.
Джули откашлялась.
— И чтобы ты знал… Нам постоянно задают личные вопросы о тебе. Даже был один случай, когда кое-кто пытался украсть твой грязный носок в качестве трофея.
— Кому понадобился мой носок? — возмутился Саймон. — Это просто мерзко.
— Мы никогда ничего не говорим, — сказала Джули. — И еще… Они могут спросить один раз, но во второй — никогда, — под ее верхней губой сверкнули зубы, и она стала похожа на рычащую светловолосую тигрицу. — Потому что ты для нас — реальный человек, Саймон. И ты наш друг.
Она потянулась через стол и дотронулась до его руки, а в следующую секунду отдернула ладонь, словно обжегшись. Беатрис схватила Джули за руку, сдернула ее со стула и потащила в угол к раздаточным столам с едой. Но ни одной из них не была нужна добавка, они ведь едва притронулись к своему рагу. Саймон смотрел, как они отходят и о чем-то взволнованно перешептываются.
— Кажется, они расстроились.
Джордж закатил глаза.
— Сай, не тормози!
— Ты же не имеешь в виду… Не может быть, чтобы они обе… чтобы я им нравился?
Повисла длинная пауза.
— И ни одной из них не нравишься ты? — спросил Саймон. — Ты же такой накаченный. И у тебя шотландский акцент!
— Не трави душу. Может, девчонки бояться меня, потому что я слишком проницательный и вижу то, что они прячут глубоко в душе, — сказал Джордж. — Или их отпугивает моя красота. Или… Ох, пожалуйста, не заставляй меня говорить, каким одиноким и жалким я себя чувствую.
Он с легкой мечтательностью смотрел вслед девушкам. Саймон не мог сказать, мечтал ли Джордж о Джули или о Беатрис, или, может, просто о любви.
Саймон даже не подозревал, что среди его друзей творится такая любовная путаница. Он был удивлен, ему было неловко — и это все, что он чувствовал. Ему очень нравилась Беатрис. Джули была просто ужасна, но Саймон помнил, как она рассказала ему о своей сестре, и должен был признать: хоть у Джули и скверный характер, она все равное ему нравилась. Обе девушки были красивыми и очень крутыми, и к ним не прилагалось бремя из потерянных воспоминаний и запутанных эмоций.
Но Саймону даже не льстило, что он нравится им обеим. И он не чувствовал ни капли искушения. Он просто со всей возможной искренностью желал, чтобы Изабель была здесь — не письмо, не голос по телефону, а она сама.
Он посмотрел на расстроенное лицо Джорджа и предложил:
— Как насчет того, чтобы, когда Алек и Магнус уедут, прокрасться в их апартаменты и приготовить себе что-нибудь в нашей собственной маленькой кухне?
Джордж вздохнул.
— Разве мы можем, Саймон? Это слишком прекрасно, чтобы даже мечтать об этом. Каждый день был бы, как сказка. Все, чего я хочу, это сэндвич, Сай. Всего лишь скромный сэндвич с ветчиной, сыром и, может, капелькой… О, Боже мой!
Саймон попытался представить, какой на вкус может быть капелька «О, Боже мой». Джордж замер с ложкой у самых губ, глядя на что-то за его плечом.
Обернувшись, Саймон увидел Изабель, остановившуюся на пороге столовой. На ней было длинное платье цвета ирисов, а на ее широко разведенных руках поблескивали браслеты. Казалось, что время замерло, словно это был какой-то фильм, или магия, или словно Иззи была джинном, появившимся в облаке сверкающего дыма, чтобы исполнить любое желание Саймона. Но он мог пожелать только ее саму.
— Сюрприз, — сказала Изабель. — Соскучился по мне?
Саймон вскочил на ноги. Кажется, он толкнул свою миску с рагу через стол прямо Джорджу на колени и на секунду почувствовал себя виноватым, но он извинится перед ним позже.
— Изабель, что ты здесь делаешь?
— Поздравляю, Саймон, это очень романтичный вопрос, — хмыкнула Изабель. — Должна ли я расценить его как «Нет, я не скучал по тебе и встречаюсь с другими девушками»? Если так, то не переживай об этом. Зачем переживать, если жизнь коротка? Особенно твоя жизнь, потому что я собираюсь отрубить тебе голову.
— Я совсем запутался в том, что ты говоришь, — пробормотал Саймон.
Изабель приподняла бровь и открыла рот, но прежде, чем успела что-то сказать, Саймон обхватил ее за талию, прижимая к себе, и поцеловал эти удивленные губы. Изабель расслабилась, ее губы дрогнули под губами Саймона. Она обняла его за шею и ответила на поцелуй, страстно и напористо. Женщина-вамп и принцесса-воин, все, о чем он когда-нибудь мечтал, воплощенное в одной девушке.
Саймон отстранился на секунду, чтобы заглянуть в темные, как ночь, глаза.
— Я даже не заметил, что в мире существуют другие девушки, кроме тебя.
Он смутился сразу же, как только сказал это. Это было такое клише. И это прозвучало слишком жалко и слишком честно, потому что он пытался дать понять Изабель то, что только что понял сам. Но он увидел, как ее глаза загорелись, словно две звезды, вспыхнувшие в ночном небе, почувствовал, как ее руки притягивают его за шею для еще одного поцелуя, и подумал про себя, что, может, это было не такое уж и клише. В конце концов, оно помогло ему завоевать девушку. Единственную девушку, которая была ему нужна.
* * *
Была уже полночь, когда Магнусу наконец удалось выпроводить всех Лайтвудов из их с Алеком комнат. Убедить Клэри и Джейса пойти куда-нибудь вдвоем никогда не было проблемой, Изабель отправилась повидать Саймона, а вот Мариса и Роберт… Магнус даже боялся, что ему придется применить магию, чтобы избавиться от них. Когда он выталкивал их за порог, они все еще пытались давать ему полезные советы по уходу за ребенком.
Как только они ушли, Алек, спотыкаясь, добрел до кровати, упал на нее лицом вниз и мгновенно уснул.
А Магнус остался один на один с ребенком.
Было похоже, что малыша Лайтвуды тоже сильно потрясли. Он лежал в кроватке, глядя по сторонам широко раскрытыми глазами. Кроватка стояла под окном, и он оказался в островке света, а луна освещала его мятое одеяло и маленькие толстенькие ножки. Магнус присел рядом, глядя на него и ожидая следующего взрыва крика, который бы означал, что малыша нужно покормить или переодеть. Но тот заснул, забавно приоткрыв рот, похожий на крохотный синий бутон.
«Как тебя вообще можно любить?» — написала его мать, но малыш еще не знал об этом. Он спал, невинный и безмятежный, как любой ребенок, уверенный, что его любят.
Возможно, матери Магнуса тоже приходили в голову эти полные отчаяния слова.
Алек думал, что они оставляют этого ребенка, но самого Магнуса даже не посещали такие мысли. Он всегда считал, что жил жизнью, полной открытых возможностей, но никогда даже не рассматривал именно эту возможность: иметь семью, как примитивные или нефилимы, любить кого-то настолько сильно, что не бояться разделить эту любовь с кем-то маленьким и беспомощным, только что пришедшим в этот мир.
Сейчас Магнус пробовал эту мысль на вкус.
Оставить его. Оставить ребенка. Растить его вместе с Алеком.
Магнус даже не заметил, как пролетели несколько часов. Время прошмыгнуло мимо так тихо, словно кто-то расстелил мягкий ковер ночи, чтобы заглушить его шаги. Магнус не замечал ничего, кроме маленького личика перед собой, и вынырнул из собственных мыслей, только когда почувствовал мягкое прикосновение к своему плечу. Он не поднялся, но обернулся, чтобы видеть Алека, который смотрел на него сверху вниз. Лунный свет превратил кожу Алека в серебро, а глаза более темного в полумраке, глубокого синего цвета смотрели с бесконечной нежностью.
— Если ты подумал, что я просил тебя оставить ребенка, — сказал Магнус, — то это не так.
Глаза Алека расширились, но он воспринял эту новость молча.
— Ты… все еще так молод, — объяснил Магнус. — Прости, если иногда кажется, что я не помню об этом. Для меня это странно, ведь быть бессмертным означает быть одновременно и молодым, и старым. Я тоже, наверное, иногда кажусь тебе странным.
Алек кивнул, он выглядел задумчивым, но не расстроенным.
— Да, — он наклонился, опираясь одной рукой на бортик кроватки и прикасаясь губами к волосам Магнуса в легком, как лунный свет, поцелуе. — И мне не нужно ничего другого. Я не хочу менее странной любви.
— Но ты не должен бояться, что я когда-нибудь оставлю тебя, — сказал Магнус. — Не должен бояться, что с этим ребенком что-нибудь случится, или что мне будет больно, потому что он — маг и никому не нужен. Не должен чувствовать себя в ловушке. Не нужно бояться и чувствовать себя обязанным.
Алек встал на колени прямо на голые, пыльные доски мансарды рядом с кроваткой и Магнусом.
— А что, если я хочу? — спросил он. — Я — сумеречный охотник. Мы рано женимся и рано заводим детей, потому что можем умереть молодыми, выполняя наш долг перед миром, и поэтому стараемся получить всю любовь, какую мир может нам дать. Раньше я… Раньше мне казалось, что я никогда так не смогу, что у меня никогда не будет того, что есть сейчас. Тогда я чувствовал себя в ловушке. Но не сейчас. Я бы никогда не попросил тебя жить в Институте, да и не хочу. Я хочу остаться в Нью-Йорке с тобой, хочу жить так, как мы живем. Хочу, чтобы Джейс управлял Институтом после моей матери и хочу работать вместе с ним. И с Лили и Майей. Я хочу быть частью этой связи между Институтом и Нижним Миром. Я так долго считал, что никогда не смогу получить то, что хочу, и смогу разве что пытаться защитить Джейса и Изабель. Прикрывать их во время боя. А сейчас людей, которые много значат для меня, все больше и больше и… и я хочу, чтобы все, кого я люблю — и даже люди, которых я не знаю, — чтобы все знали, что мы защищаем и прикрываем друг друга, и никто не должен сражаться в одиночку. Я не чувствую себя в ловушке. Я счастлив. Я именно там, где хочу быть. Я знаю, чего хочу, и живу той жизнью, которой хочу. И я не боюсь ничего из того, о чем ты говорил.
Магнус сделал глубокий вдох. Нужно было просто спросить Алека, а не придумывать себе черт знает что.
— Чего же ты тогда боишься?
— Помнишь, мама предложила назвать малыша Максом?
Магнус осторожно кивнул. Он даже никогда не видел младшего брата Алека. Роберт и Мариса Лайтвуды всегда старались держать своих детей подальше от жителей Нижнего Мира, а Макс был слишком мал, чтобы ослушаться.
Голос Алека звучал тихо — чтобы не разбудить ребенка и из-за нахлынувших воспоминаний.
— Я никогда не был хорошим братом. Помню, когда Макс был еще совсем маленьким, только-только учился ходить, и мама оставляла его со мной, я всегда боялся, что он упадет, и это будет моя вина. Я все время пытался заставить его слушаться и делать то, что говорила мама. Изабель так здорово ладила с ним, все время его смешила, и, ради Ангела, Макс так хотел быть похожим на Джейса. Он считал Джейса самым крутым, самым лучшим охотником всех времен, считал, что даже солнце вставало и садилось только для него. Джейс подарил ему маленького игрушечного солдатика, и Макс брал его с собой даже в постель. Я ревновал, потому что Макс любил этого солдатика так сильно. Я дарил ему другие вещи и игрушки, которые, как мне казалось, были гораздо лучше, но он все равно любил солдатика больше всего. Он умер, сжав его в руке, как спасение. Я рад, что солдатик был с ним в тот момент, что у него было хоть что-то, что приносило ему утешение. Было глупо и мелочно ревновать из-за этого.
Магнус покачал головой. Алек ответил ему грустной улыбкой, а потом опустил голову, глядя в пол.
— Я всегда думал, что у меня еще будет время, что Макс подрастет и будет больше тренироваться с нами, и я буду помогать ему. Что он будет ходить с нами на миссии, а я буду защищать его, как всегда защищал Иззи и Джейса. Тогда бы он знал, что его скучный брат годится хоть на что-то. Что он может положиться на меня, несмотря ни на что. Мне хотелось, чтобы он мог положиться на меня.
— И он полагался, — сказал Магнус, — я уверен в этом. Он знал. Любой, кто хоть раз встречал тебя, не смог бы в этом усомниться.
— Он даже не знал, что я гей. И что я люблю тебя. Мне бы хотелось, чтобы вы знали друг друга.
— Я бы тоже хотел познакомиться с ним, — кивнул Магнус. — Но он знал тебя. И любил. Ты ведь знаешь это, правда?
— Да, знаю. Я просто… — Алек сделал глубокий вдох. — Я всегда хотел быть для него чем-то большим.
— Ты всегда стараешься быть чем-то большим для всех, кого любишь, и не замечаешь, как вся твоя семья обращается к тебе за помощью, как они полагаются на тебя. И я полагаюсь. Да, черт возьми, даже Лили полагается на тебя. Ты любишь дорогих тебе людей так сильно, что хочешь быть для них идеальным. Но ты не понимаешь, что уже более чем хорош.
Алек слабо, как-то беспомощно пожал плечами.
— Ты спрашивал, чего я боюсь. Я боюсь не понравиться ему. Боюсь подвести его. Но я хочу быть рядом. Хочу этого ребенка. А ты?
— Это было неожиданно, — ответил Магнус. — Я не думал, что со мной может случиться что-то подобное. Даже если я и задумывался иногда, каково бы это было создать семью вместе с тобой, я не думал, что это случится в ближайшие годы. Но да. Да, я тоже хочу попробовать.
Алек улыбнулся, и эта улыбка была такой яркой, что Магнус понял, каким облегчением стал для Алека его ответ. И как он волновался, что Магнус может сказать «нет».
— Ну, да, все произошло так быстро, — признал Алек. — Я тоже задумывался о семье, но, наверное, я всегда думал… Наверное, я никогда не ожидал, что нечто подобное произойдет до того, как мы поженимся.
— Что? — переспросил Магнус.
Алек просто посмотрел на него в ответ. Все его внимание было сосредоточено на Магнусе, синие глаза в полумраке казались темнее, чем когда либо, и этот взгляд значил больше, чем поцелуй от кого-то другого.
Магнус видел, что Алек говорил серьезно.
— Алек, — сказал он. — Мой Алек… ты же должен понимать, что это невозможно.
Тот выглядел одновременно шокированным и испуганным. И Магнус начал говорить, слова вылетали из его рта все быстрее и быстрее. Он хотел, чтобы Алек понял.
— Сумеречные охотники могут вступать в брак с жителями Нижнего мира, но только по нашим или примитивным обычаям. Я видел такое не раз и видел, как нефилимы не признавали такие браки, будто они ничего не значили. Я видел, как некоторые охотники ломались под этим давлением и нарушали свои свадебные клятвы. Знаю, ты не сломаешься и не нарушишь клятву, и этот брак будет значить для тебя так же много. И что ты сдержишь любое обещание, данное мне. Но я жил задолго до Договора. Я сидел за одним столом вместе с сумеречными охотниками, пока мы вели переговоры о мире между нашими расами, а потом те же самые охотники выбрасывали тарелки, из которых я ел, потому что считали все, к чему я прикасался, непоправимо испорченным. Я не хочу церемонию, на которую бы смотрели свысока, как на что-то недостойное. Я не хочу, чтобы эта церемония значила меньше, чем та, на которой ты давал бы клятвы нефилиму. Хватит с меня компромиссов во имя мира. Я хочу, чтобы Закон изменился. Поэтому я не хочу жениться до тех пор, пока мы не сможем пожениться в золотом.
Алек молчал, опустив голову.
— Ты понимаешь? — спросил Магнус почти с отчаянием. — Не потому, что я не хочу этого. И не потому, что не люблю.
— Я понимаю, — Алек сделал глубокий вдох и поднял глаза. — Но на то, чтобы изменить Закон, может уйти много времени.
— Может, — согласился Магнус.
Какое-то время они оба молчали.
— Могу я сказать тебе кое-что? — нарушил тишину Магнус. — Никогда раньше никто не делал мне предложение.
У него были другие любовники, но ни один из них никогда даже не заикался о таком, и Магнус знал, чувствовал с холодным тянущим чувством в душе, что даже поднимать этот вопрос не имело смысла. Было ли это потому, что они не могли пообещать ему быть рядом, пока смерть не разлучит их, когда Магнус был бессмертным, или потому, что они не воспринимали его серьезно. Или, возможно, считали, что Магнус из-за своего бессмертия не воспринимал серьезно их. Он никогда не знал причины, но факт оставался фактом: у него были любовники, готовые умереть вместе с ним, но никто и никогда не был готов поклясться жить с ним каждый день так долго, сколько им будет отмеряно.
Никто до этого конкретного сумеречного охотника.
— Я тоже никогда раньше не делал никому предложение, — сказал Алек. — Значит, это «нет»?
Он тихонько засмеялся, устало, но счастливо. Алек всегда пытался оставить тем, кого любил, пути для отступления или открытую дверь, всегда старался дать им все, чего бы они не пожелали.
Они сидели рядом, облокотившись на кроватку их малыша. Манус поднял руку, и Алек встретил ее на полпути, переплетая их пальцы — кольца Магнуса блеснули в свете луны, а шрамы Алека казались еще белее. Они держались друг за друга.
— Это «да», когда-нибудь, — сказал Магнус. — Для тебя, Александр, это всегда «да».
Как раз к выходу нового про Парыж... читать дальше— Я видела в холле Магнуса Бейна и сексуальную вампиршу, — объявила Марисоль, проходя мимо стола, за которым сидел Саймон.
Джон Картрайт чуть не уронил поднос, который нес за ней.
— Вампиршу? — переспросил он. — Здесь, в Академии?
Марисоль взглянула на его возмущенное лицо и кивнула.
— И очень сексуальную.
— Эти — хуже всего, — выдохнул Джон.
— Значит, ты был не так уж плох, Саймон, — заметила Джули, когда Марисоль прошла мимо, продолжая свой рассказ о соблазнительной вампирше.
— Знаешь, — начал Саймон, — иногда мне кажется, что Марисоль перебарщивает. Я понимаю, что ей нравится дразнить Джона, но какой идиот поверит в младенца-мага и вампира в Академии в один и тот же день. Это уже слишком. Просто бред какой-то. Джон сразу ее раскусит.
Саймон ткнул вилкой в не поддающийся опознанию кусок в своем рагу. Ужин сегодня был очень поздним и совершенно застывшим. Но сказки Марисоль о вампирах натолкнули Саймона на мысль. Он вспомнил то время, когда ему приходилось пить кровь, и вдруг подумал, что даже это было не настолько ужасно, как еда в Академии.
— Казалось бы, ей должно было и так хватить волнений для одного дня, — согласился Джордж. — Интересно, как там бедный малыш. Я тут подумал, вдруг он может менять цвет, как хамелеон? Представляешь, как это было бы круто!
Саймон оживился.
— Да, очень круто!
— Два ботана, — хмыкнула Джули.
Саймон воспринял это, как комплиментом. Ему, и правда, казалось, что Джордж под его чутким руководством делал большие успехи. Он даже самостоятельно купил пару комиксов во время рождественских каникул в Шотландии.
— Зато тебе не повезло, Саймон, — сказал Джордж. — Я знаю, ты хотел поговорить с Алеком.
Минутная вспышка веселья прошла без следа, и Саймон уронил голову на стол.
— Об этом теперь можно забыть. Помните, я пошел сообщить Алеку и Магнусу о ребенке? Так вот, я вошел, когда они занимались сексом. Если до этого я Алеку просто не нравился, то теперь он точно меня ненавидит.
Еще одно старое воспоминание промелькнуло в голове, абсолютно нежеланное: бледный и очень злой Алек смотрит на Клэри сверху вниз. Может, ее Алек ненавидит тоже? Может, Алек вообще никогда не забывает и не прощает тех, с кем ссорится, и всегда будет ненавидеть их обоих?
Но Саймон не смог долго придаваться этим неприятным переживаниям, потому что его слова произвели за столом эффект настоящей сенсации.
— Что? Где? Когда? Как? — потребовала подробностей Джули. — Показался ли тебе Магнус сильным и нежным любовником?
— Джули! — воскликнула Беатрис.
— Спасибо, Беатрис, — сказал Саймон.
— Не говори ни слова, Саймон. Сначала мне нужно найти ручку и бумагу, чтобы записать все, что ты скажешь, — Беатрис покопалась в своей сумке, нашла блокнот, открыла его и выжидающе уставилась на Саймона. — Прости, но они же знаменитости, а знаменитостям приходится мириться с интересом к своей личной жизни. Они же как Бранджелина! [2]
Родившаяся и выросшая в Идрисе Джули смотрела на нее с непониманием.
— Что такое «Бранджелина»? Похоже на имя демона.
— Ничего подобного! — запротестовал Джордж. — Я верю в их любовь.
— И вовсе они не как Бранджелина! И какое прозвище им можно дать? «Алгнус»? Звучит, как грибок стопы, — нахмурился Саймон.
Беатрис покачала головой.
— Разумеется, мы зовем их «Малек». Ты что, совсем глупый, Саймон?
— Не отклоняйтесь от темы! — Джулии не дала сбить себя с толку. — У Магнуса есть пирсинг? Ну, конечно же, есть. Когда это он упускал возможность блеснуть?
— Я не заметил, — сказал Саймон. — А если бы и заметил, все равно не стал бы это обсуждать,
— О, ну, конечно, ведь у примитивных не принято зацикливаться на знаменитостях и их личной жизни, — в голосе Беатрис появились нотки сарказма. — Взять хотя бы Бранджелину или тот бойз-бэнд, которым одержим Джордж. У него полно всяких теорий об их романах.
— Что?.. Что еще за бойз-бэнд, которым одержим Джордж? — произнес Саймон медленно.
— Я не хочу говорить об этом, — уклонился от ответа Джордж. — Группа сейчас переживает тяжелые времена, и все это слишком грустно для меня.
С Саймоном сегодня тоже произошло слишком много грустных и волнующих событий, поэтому он решил пока не думать о Джордже и его любимом бойз-бэнде.
— Я вырос в одной поездке на метро от Бродвея и знаю, что люди иногда слишком сильно интересуются знаменитостями. Но мне все равно кажется странным, что вы, девчонки, так одержимы Джейсом и Магнусом. Или что Джон с высунутым языком бегает за Изабель хвостом.
— А то, что Джордж неровно дышит к Клэри, тоже странно? — спросила Беатрис.
— Сегодня что, день игры в «Сдай Джорджа», Беатрис? — возмутился Джордж. — Возможно, у меня и были некоторые мысли по поводу одной маленькой лисички, Сай, но я точно никогда не расскажу тебе о них! Не хочу, чтобы ты и меня считал странным!
— Маленькая лисичка? Поздравляю, друг, это действительно странно.
Джордж опустил голову от стыда.
— Все это странно для меня, — начал Саймон, — потому что все ведут себя, будто знакомы со знаменитостями. Но я действительно знаю этих людей, они — не образы с постеров, которые можно повесить на стену. Они — мои друзья и вообще не такие, какими вы их представляете. У них есть право на частную жизнь. А еще странно, когда все делают вид, будто хорошо знают их, хотя на самом деле не знают почти ничего. И странно видеть, что каждый считает, будто имеет на моих друзей и их личную жизнь какие-то права.
Беатрис поколебалась, а потом отложила ручку.
— Ладно. Я понимаю, почему тебе это кажется странным, но все так себя ведут, потому что восхищаются ими и тем, что они сделали. Люди ведут себя так, будто знают их, потому что хотят их узнать. И то, что ими восхищаются, означает, что они могут влиять на других людей, а это дает им возможность сделать много хорошего. Например, Алек Лайтвуд вдохновил Сунила стать сумеречным охотником. И ты тоже, Саймон, – многие следуют за тобой, потому что восхищаются. В том, что тобой так восхищаются, может, и есть что-то странное, но, по-моему, хорошего в этом все-таки больше.
— Но со мной все совсем не так, — пробормотал Саймон. — Я же даже ничего не помню. Я говорил не о себе, а о своих друзьях. Включая Алека, который… мой друг, хоть я ему и не нравлюсь. Это они особенные.
Саймон просто не мог быть таким же крутым и уверенным, как Магнус и Джейс. И он понятия не имел, о чем говорила Беатрис. Но он вдруг почувствовал приступ паранойи — что, если кто-то интересовался, есть ли пирсинг и у него. У Саймона не было никакого пирсинга. Но раньше он был музыкантом в Бруклине, так что людям могло казаться, что у него должен быть пирсинг.
Беатрис поколебалась еще мгновенье, а потом вырвала из блокнота страницу, на которой писала, и скатала из нее бумажный шарик.
— Ты тоже особенный, Саймон, — сказала она и покраснела. — И все это знают.
Саймон взглянул на ее покрытое румянцем лицо и вспомнил слова Джорджа, что кое-кто влюблен в него. Тогда Саймон на секунду подумал, что это могла быть Джули, и это было странно и в то же время странным образом льстило — растопить сердце ледяной принцессы сумеречных охотников своим мужским обаянием. Но, наверное, в том, что это Беатрис, было больше смысла. Они с Беатрис были действительно хорошими друзьями. А еще у нее была самая красивая улыбка в Академии. Когда-то давно, еще в Бруклине, Саймон был бы счастлив, если бы красивая девушка, с которой он дружил, влюбилась в него. Но сейчас он чувствовал себя неловко и сомневался, должен ли он просто сказать Беатрис все, как есть, и разбить ее надежды.
Джули откашлялась.
— И чтобы ты знал… Нам постоянно задают личные вопросы о тебе. Даже был один случай, когда кое-кто пытался украсть твой грязный носок в качестве трофея.
— Кому понадобился мой носок? — возмутился Саймон. — Это просто мерзко.
— Мы никогда ничего не говорим, — сказала Джули. — И еще… Они могут спросить один раз, но во второй — никогда, — под ее верхней губой сверкнули зубы, и она стала похожа на рычащую светловолосую тигрицу. — Потому что ты для нас — реальный человек, Саймон. И ты наш друг.
Она потянулась через стол и дотронулась до его руки, а в следующую секунду отдернула ладонь, словно обжегшись. Беатрис схватила Джули за руку, сдернула ее со стула и потащила в угол к раздаточным столам с едой. Но ни одной из них не была нужна добавка, они ведь едва притронулись к своему рагу. Саймон смотрел, как они отходят и о чем-то взволнованно перешептываются.
— Кажется, они расстроились.
Джордж закатил глаза.
— Сай, не тормози!
— Ты же не имеешь в виду… Не может быть, чтобы они обе… чтобы я им нравился?
Повисла длинная пауза.
— И ни одной из них не нравишься ты? — спросил Саймон. — Ты же такой накаченный. И у тебя шотландский акцент!
— Не трави душу. Может, девчонки бояться меня, потому что я слишком проницательный и вижу то, что они прячут глубоко в душе, — сказал Джордж. — Или их отпугивает моя красота. Или… Ох, пожалуйста, не заставляй меня говорить, каким одиноким и жалким я себя чувствую.
Он с легкой мечтательностью смотрел вслед девушкам. Саймон не мог сказать, мечтал ли Джордж о Джули или о Беатрис, или, может, просто о любви.
Саймон даже не подозревал, что среди его друзей творится такая любовная путаница. Он был удивлен, ему было неловко — и это все, что он чувствовал. Ему очень нравилась Беатрис. Джули была просто ужасна, но Саймон помнил, как она рассказала ему о своей сестре, и должен был признать: хоть у Джули и скверный характер, она все равное ему нравилась. Обе девушки были красивыми и очень крутыми, и к ним не прилагалось бремя из потерянных воспоминаний и запутанных эмоций.
Но Саймону даже не льстило, что он нравится им обеим. И он не чувствовал ни капли искушения. Он просто со всей возможной искренностью желал, чтобы Изабель была здесь — не письмо, не голос по телефону, а она сама.
Он посмотрел на расстроенное лицо Джорджа и предложил:
— Как насчет того, чтобы, когда Алек и Магнус уедут, прокрасться в их апартаменты и приготовить себе что-нибудь в нашей собственной маленькой кухне?
Джордж вздохнул.
— Разве мы можем, Саймон? Это слишком прекрасно, чтобы даже мечтать об этом. Каждый день был бы, как сказка. Все, чего я хочу, это сэндвич, Сай. Всего лишь скромный сэндвич с ветчиной, сыром и, может, капелькой… О, Боже мой!
Саймон попытался представить, какой на вкус может быть капелька «О, Боже мой». Джордж замер с ложкой у самых губ, глядя на что-то за его плечом.
Обернувшись, Саймон увидел Изабель, остановившуюся на пороге столовой. На ней было длинное платье цвета ирисов, а на ее широко разведенных руках поблескивали браслеты. Казалось, что время замерло, словно это был какой-то фильм, или магия, или словно Иззи была джинном, появившимся в облаке сверкающего дыма, чтобы исполнить любое желание Саймона. Но он мог пожелать только ее саму.
— Сюрприз, — сказала Изабель. — Соскучился по мне?
Саймон вскочил на ноги. Кажется, он толкнул свою миску с рагу через стол прямо Джорджу на колени и на секунду почувствовал себя виноватым, но он извинится перед ним позже.
— Изабель, что ты здесь делаешь?
— Поздравляю, Саймон, это очень романтичный вопрос, — хмыкнула Изабель. — Должна ли я расценить его как «Нет, я не скучал по тебе и встречаюсь с другими девушками»? Если так, то не переживай об этом. Зачем переживать, если жизнь коротка? Особенно твоя жизнь, потому что я собираюсь отрубить тебе голову.
— Я совсем запутался в том, что ты говоришь, — пробормотал Саймон.
Изабель приподняла бровь и открыла рот, но прежде, чем успела что-то сказать, Саймон обхватил ее за талию, прижимая к себе, и поцеловал эти удивленные губы. Изабель расслабилась, ее губы дрогнули под губами Саймона. Она обняла его за шею и ответила на поцелуй, страстно и напористо. Женщина-вамп и принцесса-воин, все, о чем он когда-нибудь мечтал, воплощенное в одной девушке.
Саймон отстранился на секунду, чтобы заглянуть в темные, как ночь, глаза.
— Я даже не заметил, что в мире существуют другие девушки, кроме тебя.
Он смутился сразу же, как только сказал это. Это было такое клише. И это прозвучало слишком жалко и слишком честно, потому что он пытался дать понять Изабель то, что только что понял сам. Но он увидел, как ее глаза загорелись, словно две звезды, вспыхнувшие в ночном небе, почувствовал, как ее руки притягивают его за шею для еще одного поцелуя, и подумал про себя, что, может, это было не такое уж и клише. В конце концов, оно помогло ему завоевать девушку. Единственную девушку, которая была ему нужна.
* * *
Была уже полночь, когда Магнусу наконец удалось выпроводить всех Лайтвудов из их с Алеком комнат. Убедить Клэри и Джейса пойти куда-нибудь вдвоем никогда не было проблемой, Изабель отправилась повидать Саймона, а вот Мариса и Роберт… Магнус даже боялся, что ему придется применить магию, чтобы избавиться от них. Когда он выталкивал их за порог, они все еще пытались давать ему полезные советы по уходу за ребенком.
Как только они ушли, Алек, спотыкаясь, добрел до кровати, упал на нее лицом вниз и мгновенно уснул.
А Магнус остался один на один с ребенком.
Было похоже, что малыша Лайтвуды тоже сильно потрясли. Он лежал в кроватке, глядя по сторонам широко раскрытыми глазами. Кроватка стояла под окном, и он оказался в островке света, а луна освещала его мятое одеяло и маленькие толстенькие ножки. Магнус присел рядом, глядя на него и ожидая следующего взрыва крика, который бы означал, что малыша нужно покормить или переодеть. Но тот заснул, забавно приоткрыв рот, похожий на крохотный синий бутон.
«Как тебя вообще можно любить?» — написала его мать, но малыш еще не знал об этом. Он спал, невинный и безмятежный, как любой ребенок, уверенный, что его любят.
Возможно, матери Магнуса тоже приходили в голову эти полные отчаяния слова.
Алек думал, что они оставляют этого ребенка, но самого Магнуса даже не посещали такие мысли. Он всегда считал, что жил жизнью, полной открытых возможностей, но никогда даже не рассматривал именно эту возможность: иметь семью, как примитивные или нефилимы, любить кого-то настолько сильно, что не бояться разделить эту любовь с кем-то маленьким и беспомощным, только что пришедшим в этот мир.
Сейчас Магнус пробовал эту мысль на вкус.
Оставить его. Оставить ребенка. Растить его вместе с Алеком.
Магнус даже не заметил, как пролетели несколько часов. Время прошмыгнуло мимо так тихо, словно кто-то расстелил мягкий ковер ночи, чтобы заглушить его шаги. Магнус не замечал ничего, кроме маленького личика перед собой, и вынырнул из собственных мыслей, только когда почувствовал мягкое прикосновение к своему плечу. Он не поднялся, но обернулся, чтобы видеть Алека, который смотрел на него сверху вниз. Лунный свет превратил кожу Алека в серебро, а глаза более темного в полумраке, глубокого синего цвета смотрели с бесконечной нежностью.
— Если ты подумал, что я просил тебя оставить ребенка, — сказал Магнус, — то это не так.
Глаза Алека расширились, но он воспринял эту новость молча.
— Ты… все еще так молод, — объяснил Магнус. — Прости, если иногда кажется, что я не помню об этом. Для меня это странно, ведь быть бессмертным означает быть одновременно и молодым, и старым. Я тоже, наверное, иногда кажусь тебе странным.
Алек кивнул, он выглядел задумчивым, но не расстроенным.
— Да, — он наклонился, опираясь одной рукой на бортик кроватки и прикасаясь губами к волосам Магнуса в легком, как лунный свет, поцелуе. — И мне не нужно ничего другого. Я не хочу менее странной любви.
— Но ты не должен бояться, что я когда-нибудь оставлю тебя, — сказал Магнус. — Не должен бояться, что с этим ребенком что-нибудь случится, или что мне будет больно, потому что он — маг и никому не нужен. Не должен чувствовать себя в ловушке. Не нужно бояться и чувствовать себя обязанным.
Алек встал на колени прямо на голые, пыльные доски мансарды рядом с кроваткой и Магнусом.
— А что, если я хочу? — спросил он. — Я — сумеречный охотник. Мы рано женимся и рано заводим детей, потому что можем умереть молодыми, выполняя наш долг перед миром, и поэтому стараемся получить всю любовь, какую мир может нам дать. Раньше я… Раньше мне казалось, что я никогда так не смогу, что у меня никогда не будет того, что есть сейчас. Тогда я чувствовал себя в ловушке. Но не сейчас. Я бы никогда не попросил тебя жить в Институте, да и не хочу. Я хочу остаться в Нью-Йорке с тобой, хочу жить так, как мы живем. Хочу, чтобы Джейс управлял Институтом после моей матери и хочу работать вместе с ним. И с Лили и Майей. Я хочу быть частью этой связи между Институтом и Нижним Миром. Я так долго считал, что никогда не смогу получить то, что хочу, и смогу разве что пытаться защитить Джейса и Изабель. Прикрывать их во время боя. А сейчас людей, которые много значат для меня, все больше и больше и… и я хочу, чтобы все, кого я люблю — и даже люди, которых я не знаю, — чтобы все знали, что мы защищаем и прикрываем друг друга, и никто не должен сражаться в одиночку. Я не чувствую себя в ловушке. Я счастлив. Я именно там, где хочу быть. Я знаю, чего хочу, и живу той жизнью, которой хочу. И я не боюсь ничего из того, о чем ты говорил.
Магнус сделал глубокий вдох. Нужно было просто спросить Алека, а не придумывать себе черт знает что.
— Чего же ты тогда боишься?
— Помнишь, мама предложила назвать малыша Максом?
Магнус осторожно кивнул. Он даже никогда не видел младшего брата Алека. Роберт и Мариса Лайтвуды всегда старались держать своих детей подальше от жителей Нижнего Мира, а Макс был слишком мал, чтобы ослушаться.
Голос Алека звучал тихо — чтобы не разбудить ребенка и из-за нахлынувших воспоминаний.
— Я никогда не был хорошим братом. Помню, когда Макс был еще совсем маленьким, только-только учился ходить, и мама оставляла его со мной, я всегда боялся, что он упадет, и это будет моя вина. Я все время пытался заставить его слушаться и делать то, что говорила мама. Изабель так здорово ладила с ним, все время его смешила, и, ради Ангела, Макс так хотел быть похожим на Джейса. Он считал Джейса самым крутым, самым лучшим охотником всех времен, считал, что даже солнце вставало и садилось только для него. Джейс подарил ему маленького игрушечного солдатика, и Макс брал его с собой даже в постель. Я ревновал, потому что Макс любил этого солдатика так сильно. Я дарил ему другие вещи и игрушки, которые, как мне казалось, были гораздо лучше, но он все равно любил солдатика больше всего. Он умер, сжав его в руке, как спасение. Я рад, что солдатик был с ним в тот момент, что у него было хоть что-то, что приносило ему утешение. Было глупо и мелочно ревновать из-за этого.
Магнус покачал головой. Алек ответил ему грустной улыбкой, а потом опустил голову, глядя в пол.
— Я всегда думал, что у меня еще будет время, что Макс подрастет и будет больше тренироваться с нами, и я буду помогать ему. Что он будет ходить с нами на миссии, а я буду защищать его, как всегда защищал Иззи и Джейса. Тогда бы он знал, что его скучный брат годится хоть на что-то. Что он может положиться на меня, несмотря ни на что. Мне хотелось, чтобы он мог положиться на меня.
— И он полагался, — сказал Магнус, — я уверен в этом. Он знал. Любой, кто хоть раз встречал тебя, не смог бы в этом усомниться.
— Он даже не знал, что я гей. И что я люблю тебя. Мне бы хотелось, чтобы вы знали друг друга.
— Я бы тоже хотел познакомиться с ним, — кивнул Магнус. — Но он знал тебя. И любил. Ты ведь знаешь это, правда?
— Да, знаю. Я просто… — Алек сделал глубокий вдох. — Я всегда хотел быть для него чем-то большим.
— Ты всегда стараешься быть чем-то большим для всех, кого любишь, и не замечаешь, как вся твоя семья обращается к тебе за помощью, как они полагаются на тебя. И я полагаюсь. Да, черт возьми, даже Лили полагается на тебя. Ты любишь дорогих тебе людей так сильно, что хочешь быть для них идеальным. Но ты не понимаешь, что уже более чем хорош.
Алек слабо, как-то беспомощно пожал плечами.
— Ты спрашивал, чего я боюсь. Я боюсь не понравиться ему. Боюсь подвести его. Но я хочу быть рядом. Хочу этого ребенка. А ты?
— Это было неожиданно, — ответил Магнус. — Я не думал, что со мной может случиться что-то подобное. Даже если я и задумывался иногда, каково бы это было создать семью вместе с тобой, я не думал, что это случится в ближайшие годы. Но да. Да, я тоже хочу попробовать.
Алек улыбнулся, и эта улыбка была такой яркой, что Магнус понял, каким облегчением стал для Алека его ответ. И как он волновался, что Магнус может сказать «нет».
— Ну, да, все произошло так быстро, — признал Алек. — Я тоже задумывался о семье, но, наверное, я всегда думал… Наверное, я никогда не ожидал, что нечто подобное произойдет до того, как мы поженимся.
— Что? — переспросил Магнус.
Алек просто посмотрел на него в ответ. Все его внимание было сосредоточено на Магнусе, синие глаза в полумраке казались темнее, чем когда либо, и этот взгляд значил больше, чем поцелуй от кого-то другого.
Магнус видел, что Алек говорил серьезно.
— Алек, — сказал он. — Мой Алек… ты же должен понимать, что это невозможно.
Тот выглядел одновременно шокированным и испуганным. И Магнус начал говорить, слова вылетали из его рта все быстрее и быстрее. Он хотел, чтобы Алек понял.
— Сумеречные охотники могут вступать в брак с жителями Нижнего мира, но только по нашим или примитивным обычаям. Я видел такое не раз и видел, как нефилимы не признавали такие браки, будто они ничего не значили. Я видел, как некоторые охотники ломались под этим давлением и нарушали свои свадебные клятвы. Знаю, ты не сломаешься и не нарушишь клятву, и этот брак будет значить для тебя так же много. И что ты сдержишь любое обещание, данное мне. Но я жил задолго до Договора. Я сидел за одним столом вместе с сумеречными охотниками, пока мы вели переговоры о мире между нашими расами, а потом те же самые охотники выбрасывали тарелки, из которых я ел, потому что считали все, к чему я прикасался, непоправимо испорченным. Я не хочу церемонию, на которую бы смотрели свысока, как на что-то недостойное. Я не хочу, чтобы эта церемония значила меньше, чем та, на которой ты давал бы клятвы нефилиму. Хватит с меня компромиссов во имя мира. Я хочу, чтобы Закон изменился. Поэтому я не хочу жениться до тех пор, пока мы не сможем пожениться в золотом.
Алек молчал, опустив голову.
— Ты понимаешь? — спросил Магнус почти с отчаянием. — Не потому, что я не хочу этого. И не потому, что не люблю.
— Я понимаю, — Алек сделал глубокий вдох и поднял глаза. — Но на то, чтобы изменить Закон, может уйти много времени.
— Может, — согласился Магнус.
Какое-то время они оба молчали.
— Могу я сказать тебе кое-что? — нарушил тишину Магнус. — Никогда раньше никто не делал мне предложение.
У него были другие любовники, но ни один из них никогда даже не заикался о таком, и Магнус знал, чувствовал с холодным тянущим чувством в душе, что даже поднимать этот вопрос не имело смысла. Было ли это потому, что они не могли пообещать ему быть рядом, пока смерть не разлучит их, когда Магнус был бессмертным, или потому, что они не воспринимали его серьезно. Или, возможно, считали, что Магнус из-за своего бессмертия не воспринимал серьезно их. Он никогда не знал причины, но факт оставался фактом: у него были любовники, готовые умереть вместе с ним, но никто и никогда не был готов поклясться жить с ним каждый день так долго, сколько им будет отмеряно.
Никто до этого конкретного сумеречного охотника.
— Я тоже никогда раньше не делал никому предложение, — сказал Алек. — Значит, это «нет»?
Он тихонько засмеялся, устало, но счастливо. Алек всегда пытался оставить тем, кого любил, пути для отступления или открытую дверь, всегда старался дать им все, чего бы они не пожелали.
Они сидели рядом, облокотившись на кроватку их малыша. Манус поднял руку, и Алек встретил ее на полпути, переплетая их пальцы — кольца Магнуса блеснули в свете луны, а шрамы Алека казались еще белее. Они держались друг за друга.
— Это «да», когда-нибудь, — сказал Магнус. — Для тебя, Александр, это всегда «да».
@темы: перевод, Кассандра Клэр
-
-
15.04.2016 в 23:32Черт, что-то со мной очень не так, что я чуть не прослезилась от нежности между ними
И мне так нравится, как Магнус смотрит на Алека. Как сильно он его обожает! Как восхищается.
Очень нравится
И Алек такой рассудительный
Спасибо большое за перевод!
И что там про Париж?
-
-
16.04.2016 в 00:15так нежно, с такой любовью.
Это что-то невероятное
спасибо тебе огроменное за перевод
я сижу сейчас, а внутри прям клокочет от нежности и счастья)))
-
-
16.04.2016 в 00:33И что там про Париж?
КК вроде бы где-то сказала, что будет писать рассказ про первый раз Малеков. А их первый раз по ее же словам когда-то давно в твиттере произошел в Париже между третьей и четвертой книгами. Но многие фанаты это не оценили, включая меня. Как по мне, тащить мальчика в Париж, чтобы трахнуть - скорее пошло, чем романтично. Поэтому я надеюсь, что КК передумала, и Парижа не будет, а будет что-то красивое))) Но поглядим. Вообще я бы не сказала, что КК мастер НЦы, если честно)))
Я еще ничего не читала, это был для меня первый кусок.
Эк ты оригинально начала читать рассказ с середины!
Хотя о чем это я? Об этом ребенке все уже давно знают с тумблера, не читав рассказ.
-
-
16.04.2016 в 00:41это моя супер-способность, нет, супер-идиотизм!
Да мне уже в красках и не раз рассказывали откуда взялся ребенок и что там и как происходило) Так что я сейчас читала с полным знанием ситуации и просто наслаждалась))
я бы не сказала, что КК мастер НЦы,
верю
ну да, тащить в Париж - это пошло. Чем ей не угодила их квартира, серьезно? Что за пафос.
-
-
16.04.2016 в 00:59Да вот хз. Мы когда-то ржали на эту тему, что если уж Париж, тогда надо еще и свечи, лепестки роз и Магнус должен непременно внести Алечку в номер на руках!
Алсо, аватарка просто отлично вписалась в тему Парижа!
-
-
16.04.2016 в 01:11Доктор всегда знает, когда сфэйспалмить))
-
-
16.04.2016 в 01:27-
-
16.04.2016 в 01:3311-й - он такой! Самый лучший Доктор)))
но зная ККу не удивлюсь, если это действительно будет там.
Я вот тоже. И если НЦа будет такая же стремная, как в рассказе про Тессу и Джема... Но хочется все-таки надеяться на лучшее...
-
-
16.04.2016 в 01:43-
-
16.04.2016 в 01:46Ну да, нас таких мало))) Обычно все любят 10-го, хотя я не совсем понимаю, за что - тут, наверное, кто когда подсел. Но 11-й совершенно солнышко!
-
-
16.04.2016 в 01:50И внизапна вопрос
Почему в разных текстах мать Алека называют то Мариз, то Мариза, то Марис, то Мариса? Как правильно-то? Как привычнее?
-
-
16.04.2016 в 01:53Вот уж точно - кто когда подсел. Кто начинал смотреть онгоингом во времена 10го - они его любят больше всего) Ну я именно таких людей знаю)
-
-
16.04.2016 в 01:54Мэтт Смит в движении просто влюбляет в себя
-
-
16.04.2016 в 02:02А я полюбила его с первой секунды. Я всегда считала 10-го слишком жестким, эгоистичным и самовлюбленным,
ну и Джека он обидел нипращу, а перед самый превращением там вообще были сплошные страдания, и мне так хотелось чего-то светлого и веселого. И тут, словно солнышко, появился 11-й! Я сразу поняла, что это будет самый лучший Док!Я люблю 11го больше всех
Значит, и тебе обнимашки!
А Мариса... Вообще в оригинале она Maryse, и читается это как "Мэрис" с ударением на первый слог. Но в официальном переводе книжек она стала Маризой через "з", что вообще для меня непонятно. Поэтому я предпочитаю звать ее Марисой. Все-таки для нашего уха это звучит привычнее, чем Мэрис.
-
-
16.04.2016 в 02:04